Когда время судья и палач. Психологическая драма с криминальным событием - Алена Бессонова

— Грех православных огненной водой поминать, но с тобой бес по-другому нельзя… А про Кузьму так: хороший мужик, покойника обмывал, хоронил. Мне уж не под силу было, старая-я-я …Об чём они перед смертью говорили, не знаю. Глуха стала к тому времени. Но что-то говорили. Ой! Сердце нехорошо заскворчало… Ты что-о-о…

Чудь дождался, когда удивлённые глаза Майры остекленеют, достал из шкафа два альбома с фотографиями и бросил их в огонь печи. Вынул из шкафа жёлтую коробочку с надписью «Почечный сбор», вышел, не оборачиваясь. Он не заметил, как из одного альбома выскочила старая фотография, выскочила и, скользнув по полу, остановилась у ног мёртвой хозяйки.

За дверью Чудь застыл с закрытыми глазами, вспомнил молодое лицо Майры. Она красавицей не была: высокая, в бёдрах тяжёлая, с чёрными, уложенными на пробор волосами, заплетёнными в тугие косы. Они лежали на плечах, спускаясь по упругим не знающим лифчика грудям до самого пояса. Её принадлежность к чужому народу он позже присвоил себе. Это она родом из «чуди белоглазой». Смешная была. Юрка Костюхин ей байки плёл, а она всё переспрашивала: «Пошто екту?»[28]. Часто ходила на болото собирать журавицу[29] для киселя. Юрка очень её кисель жаловал. Придёт из леса, бухнется на лавку, щёки надует и приговаривает: «упеталась… упеталась[30], сейчас обед сварю, пофутькаете[31]». Чудь вспомнил, как она его спасала, зарывая в тёплое зерно на печке, когда он по осени провалился в болото и чуть не утоп. Целый мешок на него высыпала и три дня с печи не спускала… Старик резко открыл глаза и ринулся обратно в дом, но также резко остановился, будто наткнулся на что-то, медленно повернулся, побрёл восвояси.

Всё время, что Чудь обретался в избе, за снеговой горкой пряталась другая машина. Она приехала позже, но водитель, увидев знакомый автомобиль, решил переждать опередившего его гостя. Кузьма Калашников дождался, когда машина Чудя отъедет от избы бабушки Майры, вошёл в дом. Бабушка, как и прежде, когда Кузьма навещал её сидела за столом. Только сейчас взгляд её не заискрился радостью, а был бесстрастным и неподвижным. Кузьма понял: Чудь убирает свидетелей прежней жизни. Значит, следующий черёд его. Он положил Майру вдоль лавки, на которой она сидела, закрыл умершей глаза, связал полотенцем руки, затем приподнял подушку на её кровати и как ожидал, обнаружил записную книжку, полистал, нашёл номер обозначенный, как «сын». Вынул из кармана сотовый телефон, набрал номер:

— Твоя мама умерла. Приезжай.

Его абонент с удивлением посмотрел на экран телефона, но номер звонившего, не определился.

* * *

Пашай встретил Ольгу и сразу отвёз в ведомственную гостиницу алмазного прииска. Русаков договорился с коллегой управляющим заранее. Гостиница находилась всего в километре от областного центра и это было удобно: недалеко от здания, где находился архив Совета Ветеранов. Все запросы и разрешения были получены с помощью Александра Егоровича. Для обеспечения безопасности Русаков поместил в номере, рядом с Ольгой, одного из своих нефтяников, прилетающих на работу вахтенным способом. У себя на родине парень работал в сельской школе физруком, но после рождения пятого ребёнка решил поменять профессию на более денежную. В свободное от смены время бывший физрук увлекался чтением детективов, посему возможность практического применения полученных из книг навыков пришлась ему по душе и парень сразу согласился. Для начала потребовал сформулировать цель. Исайчев сформулировал: глаз с объекта наблюдения не спускать, к появляющимся вокруг объекта шорохам прислушиваться, если потребуется закрыть объект грудью, ну и присматривать, присматривать. Обо всех подозрительных типах докладывать незамедлительно, но не мельтешить.

Шёл третий день работы Ольги в военном архиве. Пыль, затхлые бумаги, имена, имена, имена. Ольга задыхалась в плохо проветриваемом, не имеющим окон помещении. Беспрестанно пила воду, которую носил ей бывший физрук сумками. Большую часть, утирая с лица пот, выпивал сам, приговаривая: «чё ж холодильник не поставят». Холодильник был бы кстати: вода через два часа становилась тёплой и противной. Ольга предложила выносить бутылки на улицу, закапывать в сугроб. Но там они исчезали быстро, хотя двор архива охранялся.

В очередной раз физрук протянул Ольге открытую ладонь, сказал, сокрушаясь:

— Эдак мы всех сотрудников архива водичкой поить будем, дорогова-а-ато получается.

— А ты записывай, записывай траты, — усмехнулась Ольга, — мы потом заинтересованным лицам счёт выставим.

Физрук удовлетворённо кивнул и, доставив воду, заснул на составленной из четырёх стульев лежанке.

Ольга, услышав тихое посапывание, в безнадёге откинулась на спинку кресла, вытянула ноги и руки, закрыла глаза почувствовала: она тонет в ворохе бумаг, не воспринимает текста, теряет самообладание. Поймала себя на том, что, не забыв ещё одних фамилий, читает другие и в голове рубится винегрет из начальных слогов, складываясь в бессмысленные сочетания: ШуМиКаРаТуБо! Дела «отставников» были разложены по алфавиту, во многих не было фотографий и не стояли годы смерти, поэтому Ольге приходилось высчитывать число прожитых человеком лет. Все, кто достиг возраста девяносто лет откладывались в сторону, как не имеющие перспектив. Стопочка до восьмидесяти пяти было невелика. Среди них отбирались только лысые или те, кто представил в архив старые фотографии своих ещё молодых лиц.

Валентин, отправленный спецрейсом в Москву, не приходил в себя, но врачи давали надежду. Исаичев сказал Ольге об этом по телефону, сам пока не появлялся. Связь держали через Пашая. Парень проявлял о гостье отеческую заботу, подкармливал её и бывшего физрука северными деликатесами.

* * *

Чудь вошёл в здание областного управления нефтепромыслами. Здесь он работал не один десяток лет, отсюда ушёл на пенсию, оставаясь членом совета директоров. Здесь его чтили и уважали, только знали под другой фамилией. Попадающиеся навстречу люди добродушно улыбались, раскланивались.

«Как всё было отлично: почёт, звания, ежемесячные премии, награды к каждому празднику… и всё это может полететь коту под хвост…» — думал Чудь, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Его тянуло в конференц-зал, где стены украшены щитами-плакатами, спортивными стендами, фотовитринами. Здесь в это время дня безлюдно и тихо.

«Эта сучка не побоялась, приехала и теперь засела в архиве. Ну там — то у меня всё в порядке, не одной лишней фотографии. Нечего предъявить этому полу мертвецу. Ах, — корил себя Чудь, — как я мог так опростоволоситься в прямом смысле слова. Даже Кузя не видел меня без накладных волос, усов и бороды. Ну ничего сейчас постараемся кое-что исправить…»

Он подошёл к застеклённой витрине под названием «Боевой путь ветеранов ВОВ» и, поправив очки, стал рассматривать красочно оформленную экспозицию. Почти в центре наклеен его портрет, выполненный пастелью. Рядом лист с кратким описанием боевых заслуг. И в уголке этого